— Мы ему нравимся! Мы ему нравимся! — распевал второй, окрещенный Катей Щенячьим, приплясывая на берегу того самого пруда, куда был брошен камешек.
Он был очень подвижен, быстро перемещался по квартире и требовал, чтобы Катя ходила за ним со своей чашкой кофе. Катя охотно согласилась и слушала Олега Борисовича, открыв рот. Таких квартир она никогда не видела. На стенах висели картины — без всякого порядка, без подсветки, и Вотчин то и дело хватал одну из них со стены, подносил к окну и что-то показывал, горячо объяснял. Многочисленные полки были заставлены статуэтками, расписными блюдцами и блюдами, шкатулками, фигурками необычных зверей и птиц… В одной комнате вся стена была увешана иконами в темных окладах, и Катя, приглядевшись, поняла, что иконы очень старые.
— Армреслинг? — осведомился Бабкин, выпуская руку гостя.
— Ага. Потерялась. И шлейка рядом с ней потерялась. И имя на бумажке было написано. Как, ты сказала, ее зовут?
Бабкин с Машей переглянулись. Андрей, не понимая, чем вызвано ее молчание, озабоченно заглянул Кате в лицо.
Он пододвинул к себе чистый альбомный лист и начал рисовать на нем человечков разного размера.