Тебе говорят что-то, кричат даже, а ты сидишь, дымишь махоркой и не |хрена| не слышишь. Тебя оглушило немного. Вот так и приходишь в себя после бомбежки.
Старшина, думая, что я на самом деле ушёл к комбату и в курсе дела, что за ним послали связных, не стал проверять окоп. Так они и ушли, забрав всех солдат и оставив нас спать в окопе с Захаркиным.
— Утром посмотрим! Если до утра не вернётся, будь спокоен, можешь не волноваться! О том, что ночью пропал ваш лейтенант в полку будет известно! Это я обещаю тебе!
Этот разговор с солдатом мне и после, много раз приходил на ум, когда приходилось видеть, как в бою стреляют солдаты. Да и сам я в перепалке стрелял из автомата, не целясь. Дашь трассирующими очередь и смотришь, куда пули пошли. A дай солдатам команду, — Огонь! Вскинут они винтовки и откроют беспорядочную стрельбу, не целясь. А если скажешь, — Почему стреляете не целясь? Сделают вид, что целятся. Если вот по курам в деревне или по зайцу в лесу, это другое дело.
Мы шли по булыжной дороге, медленно забираясь в гору. Перед нами постепенно открывался далекий и сумрачный горизонт. Поднявшись на гребень, мы впервые увидели бесконечную даль. Первый взгляд всегда оставляет в памяти неизгладимую картину. Мы, с каждым шагом удаляясь от Селижарова. Шли молча, не меняя и не ускоряя свой шаг.
Через день наступила сухая погода. Сверху не лило. Но земля по-прежнему была пропитана водой. Под ногами непролазная грязь. По утрам густые туманы закрывали лесные пространства и низины. В одну из таких ночей, когда темно, хоть глаз коли, группа разведчиков подошла тихо к немецкой траншее. Ползти было нельзя. Наберешь на себя грязи три пуда. Потом на ноги не поднимешься. Разведгруппа подошла к брустверу и залегла. Надо было перед броском осмотреться и послушать.