|Ничто не предвещало, что немцы чем-то встревожены и поджидают нас|. Группа прикрытия первой вышла вперед, таков в разведке закон. Она легла под немецкой проволокой у проходов. Мы с Сергеем отошли несколько назад и легли в воронку в метрах двадцати от группы прикрытия. Отсюда хорошо было видно и вправо и влево |и вперед|. Мы лежали в небольшом углублении и ждали, когда мимо нас к проходу пройдет группа захвата. Мелкий снег щекотал лицо, я морщился, смахивал его с лица варежкой и смотрел по сторонам. Но и эта наша вылазка не увенчалась успехом. При подходе на исходную группы захвата, немцы неожиданно осветили ее с двух сторон. Одна за другой полетели осветительные ракеты, и тут же немцы открыли пулеметный огонь. Мы потеряли сразу двух разведчиков |из группы захвата|. Через минуту по нейтральной полосе обрушился шквал огня. Пути отхода |к своим| нам были отрезаны. Стрельба продолжалась до самого утра. А наша артиллерия как всегда |скромно| молчала. Весь день мы пролежали в снегу под пулеметным и минометным огнем. Нельзя было повернутся на бок |даже шевельнуться|. Еще два разведчика получили ранения. На следующую ночь оставшимся в живых и раненным удалось выползти к своим. Мы действовали по приказу и провал мог произойти в любой момент, потому что место (не) было (как следует изучено) для поиска не подходящее. Я сделал вывод, что мы сами (идиоты) дураки. Заставить ребят пойти на смерть, ради чего? Для отчета, который потом составит наш полковой, чтобы доказать, что полк ведет бои местного значения, что он руководит активной обороной? На потери и на солдат ему наплевать. Его больше заботило, что и как скажут сверху? Я понимаю, когда на смерть пустили штрафников. Их специально готовили и отобрали смыть кровью свои преступления. А почему добровольцы разведчики должны идти на смерть, как штрафники? Ради кого они должны лезть под пули, чью славу они своей кровью обмыли?