В первый момент отрыва почвы каждый думает только о себе. А потом, когда чувствует под ногами твердую почву, смотрит на товарищей попавших в беду. Они кричат, дают друг другу разные советы и когда последние выбираться на твердую землю все утихают, настораживаются и оглядываться кругом.
— Сними мешок! Две минуты даю! Не больше! Нам нельзя ни одной минуты терять!
Мы прошли по всей линии обороны с Самохиным, ползали по глубокому снегу, выбирались на гребень, осматривали впереди лежащую местность, говорили с командирами взводов, с сержантами — командирами расчетов, с наводчиками, заряжающими и солдатами — подносчиками патрон. После этого я ушел в тыл.
— Как понимать все это? Кто обороняется? Стрелковые роты или разведчики? Ночью завяжется перестрелка. Наши пулеметчики дадут огонька в сторону немцев. Ведь они в темноте ударят по разведчикам.
Не улыбайтесь. Для повозочного страшней старшины, сейчас на этой земле, не было никого. Как в старое время, — его превосходительство! Захочет, враз из любого повозочного, стрелка солдата не моргнув глазам, сделает. Жил, был человек. Попал на передовую, и не стало его. Взглянет старшина сердито, сдвинет лохматые брови, прищурит глаз, крякнет, для острастки и пиши домой прощальное письмо.
Мы легли в снег. Сброшенные бомбы казалось летели именно в нас. Но когда они стали рваться, оказалось что они ушли далеко в сторону. Через некоторое время мы встали и медленно тронулись вперёд.