— Вас четверо и нас с Рязанцевым двое. Всего шесть. Цифра четная. У кого на этот счет имеется сомнение или есть суеверие. По количеству, думаю, вопрос отпадает.
Рукой подаю знак стоящим перед дверью. Все видят мой лёгкий взмах кисти. Один из двоих, что внизу, слегка нажимает на дверь. Дверь не заперта. Она тихо скрипит и открывается вовнутрь. Пока всё тихо.
Я буду рассказывать, не торопясь, всё по порядку, достаточно подробно, день за днём до самого конца войны. Мне повезло, я с боями прошёл большой и тяжелый путь. Кто хочет знать правду о войне, пусть не торопится!
— Снимайте гимнастерку! На белом нательном белье пятно крови сразу будет видать. С меня стянули гимнастерку, погладили руками по нательной рубахе. Помогли снять последнюю солдатскую рубаху с завязками, но крови нигде не нашли.
В Смоленске я зарегистрирую у коменданта свое предписание, возьму билет на Москву и за одну ночь доеду до дома. Номер эвакогоспиталя в Смоленске и Москве комендатуры наверняка не знают.
— Слушай, сержант! Это твой единственный шанс! Иди во весь рост и ничего не бойся. Но он снова замотал головой. Он не решался выйти наверх из подвала. Он не хотел. Он чего-то боялся. Боялся он не смерти. Она уже стояла у него перед глазами. Он боялся выстрелов. Страшился расстрела. Он храпел и брызгал кровью, он метался по подвалу взад и вперед. Через некоторое время он ослаб, ушел в дальний угол, притулился там и затих. К нему никто не смел подойти. Каждый понимал, что он умирает, что жизнь покидает его, уходит медленно и навсегда.