Самый естественный поступок, который положен и по долгу службы, — выдать весь заговор сверху донизу князю-кесарю и получить от власти заслуженную награду. Вопрос только, обрадуется ли Пётр Алексеевич этакой вести? Единственный сын и наследник у него, выходит, повинен в измене и злоумышлении на отцовский живот. Весь жизненный опыт говорил Зеркалову, что лицо, доставившее столь ужасную весть, на особливую благодарность рассчитывать не смеет.
Со шкатулкой за пазухой Попов сделался покоен относительно задания и предался стихосложению с чистым сердцем. Не заметил, как наступила ночь.
Потрепал её несоразмерно большой пятернёй по лицу и засмеялся.
Думали в два дня управиться, но проклятое бабье естество подвело. В селе Воздвиженском, полутора часов до Троицы не докатив, встали. Замутило царевну, отлежаться пожелала. Время-то и ушло.
Парнишка ждал на том же месте и даже в той же позе. Можно было б подумать, что он и с места не трогался, если б не икона. Её ставни были открыты, и малой неотрывно глядел на светоокого Спаса. Илья подошёл, закрыл.
Подслушивать, о чём говорят в зале, скоро наскучило. Про князя-кесаря иноземцы толковали всякое, Преображенского офицера нимало не смущаясь, ибо известно, что московиты языков не знают. Из русских и дома-то, среди собственного семейства, вряд ли бы кто осмелился болтать такое про страшного человека. Известный доктор Брандт заметил собеседнику, судя по виду тоже лекарю, что цвет лица у герра Ромоданоффски скверен и что вседневное пьянство когда-нибудь доведёт его до паралича — поделом старому кровопийце за его грехи. Сих преступных слов Алёша решил, однако, не запоминать, потому что Брандт был дядька хороший, всеми уважаемый.