Ничего не стоило прирезать ночью всех троих, они спали безо всякой опаски. Но, во-первых, было любопытно, что они такое затевают. А во-вторых, зарезать чашника Журавлеву казалось мало. Надо, чтоб он, вражина, перед смертью как следует страху наглотался, за все свои против Яшки злодейства.
Из Никитина словно вся сила вышла. Голова его опустилась, руки обвисли.
Мимо спящего слуги Алёха мышкой прошмыгнул, по лестнице кошкой, через двор и подавно со всех ног запустил.
Изготовили ей платьев с фижмами, корсетов — осанку держать, лифов — грудь подпирать; пошили башмаков козлиной кожи и туфель с разноцветными каблуками. Не пожелала она волоса горячими щипцами завивать — куафёр научил укладывать косу поверху, на грецкий лад. С неделю мучилась, обучаясь у танцмейстера воздушной походке, уместной для благородных дев. После этого началось ученье танцам, нетрудное. Иноязычное речение тоже превзошла быстро, не хуже прочих: из немецкого могла сказать без запинки пятнадцать выражений, из французского — целых тридцать. Бонжур, шер шевалье. Кель плезир. Оревуар. Роб манифик. Куафюр сюперб. Чего больше-то?
— Отсюда тебе всё одно никуда не деться, — сказал невидимому врагу Алёша. — Только зря увечье претерпишь. Я тебе руки-ноги поколю, но возьму живьём. Зажигай фонарь.
Ступая на цыпочках, завела княжну в ту самую горницу. Там было темно, но за окном горел огонек.