Рядом, у стремени, возник Журавлёв. Он неотрывно смотрел на начальника, должно быть, ожидая приказа. Правую руку зачем-то засунул в левый рукав.
Уцелевших стрельцов в застенки поволокли, да с родней, да с друзьями-знакомыми. Софьину челядь — старух, баб, девок — давай жечь да сечь: кто бывал у царевны, да когда, да от кого.
Не отвечая, Попов зажёг в фонаре свечу. На некотором отдалении тоже щёлкнуло огниво, загорелся огонёк. Помещение осветилось.
Сбоку, на стене, бился и трепетал огонек свечи, и от этого лицо в зеркале представало то темно-пятнистым, будто у полуразложившегося мертвяка, то золотым, как у латинского бога Юпитера, что отчеканен на кубке, который недавно поднесли правительнице цесарские послы.
Илья отступил за угол, зажал в руке цепь, которую перед тем отклепал от стены долотом.
— Это снурочек кожаный с ротовой грушкой? Чтоб вора связать и кляпчиком умолчать? — Юла причмокнул. — Ох, хорошая вещь. Места не занимает, узлами не путается, а уж так-то удобна, так-то ловка! Ярыжные не нарадуются. Сколь тебе?