Прислушиваясь, не спускается ли кто по ступенькам, Попов достал мелко сложенную бумажку и развернул. Листок был пуст. Ага, писано невидимыми чернилами. Слыхали про такое.
Тогда-то отец Викентий, сидевший в доме у приятеля, куда все новости и слухи поступали с самым коротким промедлением, впервые засомневался. Ох, не та стала Софья, если из-за приметы в таком большом деле промешкает. Знать, нет в царевне уверенности.
— Я думала, он рыцарь прекрасный, а он слово дал!
Спиной наткнулся на Василису, изумлённо глядящую на холст, и мягко потянул её прочь.
Москва подпускала к себе не быстро, поначалу прикидывалась не державным Третьим Римом, а деревней. Избишки, домишки, околицы, поля-перелески. Алёшка, никогда в стольном граде не бывавший, извертелся на тележке, высматривая что-нибудь дивное иль величавое, но ничего такого не было. Ну и сник, заклевал носом. Сам не заметил, как снова уснул.
— Бог помочь, Ипатий Парфёнович, — сказал войдя сладкоязычный змей Моська. — Все-то утруждаешься, никакой себе потачки не даешь.