Загадка разъяснилась, когда солнце уже всползло на самый полдень.
Надо же, а мне и в голову не пришло запастись провизией. Я только сейчас почувствовал, до чего подвело живот. Аж слюнки закапали.
Буфетчик схватил меня за шиворот, пихнул к выходу. Кинулся к батюшке с салфеткой.
Я лежал, скрючившись в три погибели, и крепко держался за челюсть, чтоб не стучали зубы.
Он поцеловал ей руку, следя за тем, чтоб ненароком не коснуться губами кожи (от этого, он знал, темнеет в глазах), коротким поклоном поздоровался с флигель-адъютантом и американцем, вопросительно взглянул на Бланка.
Сначала я подобрал небольшой булыжник. До камня, на котором грелось зеленое чудо, было шагов пять. Я бы не промахнулся. Но потом я передумал. Не то чтоб из жалости, а просто прикинул, что за живую дадут больше, чем за сушеную. Опять же, ежели ящерицу высушить, так, наверно, вся зелень сойдет — и какой дурень тогда ее купит?