После нашего залпа на вражеской линии, что опоясывала Рудольфову гору, встали разрывы — будто кустики на грядке. У них там тоже всё было затянуто сплошным молоком, в нем дружно мелькнули вспышки — ответный залп.
Но тут ее снизу позвала Крестинская, и я остался на лестнице один. От волнения было трудно дышать.
— Я-асненько, — протянула крупная, хитро покосившись на Золотую Кудряшку. — Еще один в Крестинскую втрескался.
На верхней батарее еще шли работы по отделке амбразур, нижняя была полностью закончена.
На краю поляны началась суета, привезли кого-то важного. Из коляски осторожно вынули стонущего и бранящегося офицера, понесли на руках под навес, вне очереди.
У Иноземцова сделалось несчастное лицо. Он мне не ответил.