В центральной ложе поднялся тощий, длинный старик с раззолоченной грудью — не иначе сам светлейший.
— Не угодно ли бенедиктину? А Европы нам страшиться нечего. Не в первый раз она на нас пойдет. В двенадцатом году дали от ворот заворот и сейчас не оплошаем.
И, конечно, необходимо сбить со следа людей Аслан-Гирея.
Несколько раз я предлагал двигаться дальше, но Джанко отмахивался от меня, как от назойливой мухи.
Непонятный народ матросы, думаю я. Вроде служба у них — неволя, корабль — плавучая тюрьма. Вся жизнь — тяготы, мучения да опасности. А вот ведь — плачут.
И вот она осталась совсем одна. Шлем военной богини сверкает на солнце.