— Черкасов, тебе же Сипович сказал – не кипятись. Никто не против твоей “мельницы”. Наоборот, мы и на другие роты хотим перенести этот метод борьбы с финнами. Когда я тебя спрашивал, то имел в виду – представляешь ли ты сам всю сложность этих атак. Теперь вижу, что представляешь. От себя хочу сказать – чем могу, Юра, я тебе помогу.
— Ну что, товарищ политрук, пошли смотреть твоё хозяйство. Да и остальные взводы мне нужно проинспектировать, а тебе постараться возбудить в красноармейцах пролетарскую ярость к врагу. Ведь никто с тебя обязанности политрука роты не снимал. С Сомовым я договорился, что движение начинаем в 20–50, у нас осталось всего сорок пять минут.
Я не стал с ним спорить и настаивать, чтобы выбрал другое оружие. Тем более, топор, закрытый мешковиной, совершенно не походил на оружие и не вызывал никаких опасений.
Потом повернулся к стоящему рядом финну, подмигнул ему и со словами, — лови, — бросил пачку сигарет. Егерь машинально её схватил, а я в этот момент, ухватив винтовку покрепче, вонзил свой штык ему в область шеи, как раз под адамово яблоко. После этого выдернул трёхлинейку и нанёс ещё один удар, в уже лежащее на снегу тело.
Наконец я почувствовал, что армейский комиссар 1-го ранга узнал всё то, что ему было нужно, и, в принципе, я ему уже стал неинтересен. Но, правда, он из вежливости начал выспрашивать о деталях нашего рейда к 46 доту. Я ему всё подробно доложил, особенно упирая на проявленный героизм моих подчинённых. Потом посетовал, что в моей роте дают возможность представить к званию Героя Советского Союза только одного человека, а достойны этого все 27 человек, ушедшие со мной в этот рейд. Тем более что в живых нас осталось только четверо.