Вот рядом понесло куда-то солдатика, сразу видать, не сиживал ранее, помутились его ясные очи, веки слипаются, засыпает… сейчас уткнется буйной головушкой своей в грязную сутулую спину тщедушного матросика. А матросик, видать, в Киев в отпуск прикатил, не иначе на вокзале патрули сгребли. Видать, и матросик сейчас клевать начнет. И жалко солдатика того, и матросика, и себя жалко… а ноги согреваться начали… а в голове хмель разливается… колокольчики зазвенели… да так сладко… голова на грудь валится… а шея ватная, она такого веса нипочем не выдержит… поломается… шею расслабить надо…
Офицеры, особенно политработники, сразу окунулись в массы, но без видимого успеха.
– Так когда же, товарищ подполковник? Мы все давно готовы выполнить интернациональный долг!
Кандидат в члены нашей великой партии забрался в мою машину и занял место слева от меня: справа радист (тайный стукач ГБ), сзади пулеметчик (явный стукач ГБ), впереди ротный агитатор – рука партии. Громадные топливозаправщики с ревом отвалили в сторону от броневой колонны, и мы плавно тронулись.
Это последнее, что я слышал. Наверное, два капитана, поняв мое состояние и настроение, дотащили меня глубокой ночью в офицерскую гостиницу.