Таррэн тоже вздохнул и неожиданно понял, что это был не гимн Смерти, а песнь Прощания: последняя, печальная и очень тихая, но самая важная, потому что она была настоящей. Затем так же неожиданно признал, что никогда прежде не слышал ничего более искреннего и прекрасного. Что Белик еще ни разу не открывался перед ним так полно и бескорыстно. Что снова не понимает этого необычного человечка, умудрившегося уже дважды оставить свое истинное «я» за семью печатями, хотя, видит бог, эльф очень старался его услышать. А еще Таррэн со странной горечью осознал, что все-таки не удостоился от него настоящего доверия. И неожиданно понял, что был бы очень рад, если бы кто-нибудь, где-нибудь, когда-то, сыграл по нему такую же долгую и невыразимо прекрасную песнь. Открыл бы для него душу так же, как сделала сегодня маленькая Гончая для своего погибшего Вожака. И стал бы скорбеть так же чисто и открыто, не боясь показаться слабым, наивным, глупым или смешным.