Но выехав из-за угла Тибетской на нашу Михайловскую…
Приоткрываю глаз, кошусь на Ивана Ивановича. Он все так же неподвижен, но та часть тела, что недавно показалась мне безжизненной, воспряла и преобразилась – как яншень, напитавшийся соками иншеня.
Это была лучшая пора нашего брака. Я часто ходила обиженная, по ночам орошала слезами подушку, жаловалась маме на свои несчастья – и была неприлично, бесстыдно счастлива.
– Ссориться будем, – обреченно изрек Берзин. – По тону чую. Валяй, руби.
Прыгаю на мягкое кожаное сиденье – Давид раскрыл передо мной дверцу, склонившись в угодливом поклоне.
У нее был классный легкий акцент, почти немецкий. Эдик представил, как у них всё срастется, и она приедет в Москву, и все френды от Валды и ее акцента офигеют.