К железнодорожной станции мы вернулись ровно через три недели после того, как наш маленький караван ее покинул.
На вид я дала бы Ивану Ивановичу лет шестьдесят. Мне не нужно прибегать к помощи эйдетической памяти, чтобы увидеть его перед собой.
«Стоп, Коробейщикова, – сказала она себе. – Давай-ка без мазохизма. Пускай твое топливо – жалость и сострадание. Но ведь не жестокость же! Не жадность! Может быть, хороший человек только тем и отличается от плохого, что он заводится из-за хороших вещей, а плохой – из-за плохих? Ну О’кей. Стало быть, таково мое внутреннее устройство. Я правильно себя чувствую, когда жалею людей и помогаю им. Это делает меня счастливой? И слава Богу!
Надо было Муху от публики отвлечь, чтоб не смущался. Сделать это было нетрудно. Долли сняла с героя-любовника темные очки, пощекотала его за подбородок, замурлыкала: «Приходила к Мухе бабушка-пчела, Мухе-Цокотухе меду принесла…»
Он показывает на плоские камни, сваленные у подножия «буйвола». Я смотрю на них с сомнением: кажется, одной мне не справиться, придется все-таки ждать Бао.
Пятый плюс расставания с родиной стал очевиден вчера, когда обнаружилось, что находиться в разлуке с дочкой тоже очень даже неплохо.