– Хоть мы с тобой встречаемся впервые, но ты не первая встречная, – с видимым удовольствием начинает объяснять старик, – в том смысле, что женщин, подобных тебе, встретишь нечасто, и я лично давно таких не встречал, потому что лучших женщин, как и лучших мужчин, на свете немного, да их и не может быть много – иначе Добро одержало бы победу над Злом, и жизнь бы остановилась.
– Уверены? Имеете улики? Тогда бегите в полицию. Или ступайте к вашему обожателю Сабурову. Поделитесь с ним своими стрррашными подозрениями. А меня от мелодраматических сцен избавьте.
– Ну что ж, Валерий Николаевич, – медленно и отчетливо сказал он. – Давайте посмотрим на результаты. Я прожил жизнь по своей правде, вы – по своей. Возьмем меня. Я никогда никого не обманывал, не эксплуатировал, не давил, не дожимал, обращался с подчиненными уважительно, как с равными. Расстался со всеми по-доброму, дело после меня осталось и развивается дальше. На исходе жизни имею достаток, чистую совесть, покойную старость. А теперь возьмем вас. Вы всю жизнь существовали, воюя с выдуманными врагами и беспрестанно прибегали к некрасивым средствам во имя великой цели, которая в итоге оказалась, извините, кучей дерьма. На старости лет вы существуете за счет сына, которого презираете и на каждом углу называете коррупционером. Так кто из нас лучше знает правду жизни?
Теперь, стоило мне открыть глаза, и я видела перед собой чудовищную карикатуру на человеческое лицо: съехавшее набок, с отвисшей губой, вечной ниткой слюны и потеками под носом, с синими венами на голом черепе, оно будто сошло с картины Босха. Это – я?
«Неужели можно оборвать жизнь длиной в девяносто девять лет только для того, чтобы лишить мелкого душегуба его копеечного триумфа?!»
– Ты у меня умничка, – сказала она. – Всё продумал, обо всём позаботился. За это и люблю.