– С хамьем не так надо, – убежденно сказал Давид.
Я не могу понять, почему крыльцо вместе с Давидом кренится вбок и почему Давид при этом не падает.
Теперь я раз в три месяца ездила в Женеву, продавала один-два самородка – ровно на такую сумму, чтобы хватало на разумную, без глупостей жизнь до моего следующего визита.
Вот он вперевалку уходит по улице, тянет за собою Ушастого, к Ушастому привязан Гомер, сзади плетется Бурлак, который, кажется, даже не заметил, что его ноша стала на двести килограммов легче. Оборачивается только Гомер, мотает башкой и негромко ржет. Я машу ему рукой, но мул слеп.
Но вечером я проверю по карте и увижу, что за первый день мы преодолели больше семидесяти километров.
– Ой, православный батюшка! – Она повернула голову. – Здесь есть русская церковь?