Как известно, брошюра эта была подготовлена в противовес западной публикации архивных документов германского МИДа под названием «Нацистско-советские отношения в 1939–1941 годы», чтобы опровергнуть вытекавшее из этих документов заключение о том, что пакт о ненападении между Германией и СССР имел антизападную направленность. О правдивости брошюры можно судить по тому факту, что в ней нет и намека на подписанный одновременно с пактом секретный дополнительный протокол, раскрывающий подоплеку советско-германской договоренности. (Г. Городецкий по-своему обходит этот неприемлемый для его исторического построения момент, но об этом позже.) Недаром после смерти Сталина мало кто из советских историков решался ссылаться на «Фальсификаторов истории». Г. Городецкий, наоборот, воспользовался сталинскими наработками, забыв об обещании сказать нечто свежее о политике «кремлевского горца».
Ни один из моих критиков никогда не упомянул этот вопрос даже косвенно, даже отдаленно. Никто, никогда!
Для Г. Городецкого подобные откровения Сталина из разряда свидетельств, которыми можно пренебречь. «Другие историки» не считают себя вправе следовать приему умолчания.
Неприятие автора «Мифа «Ледокола» вызывают труды российских историков, которые в последние годы уделяли большое внимание проблеме происхождения Второй мировой войны и ее начальному этапу. Однако, полагает он, это привело лишь к тому, что «бывшие «белые пятна» ныне заполняются набором лжи, тенденциозными подборками фактов, которые общественность склонна принимать за истину» (с. З). Посему Г. Городецкий счел «своей жизненно важной задачей» дать такое описание критических событий 1939–1941 годов, чтобы российский читатель получил «возможность сориентироваться во всем разнообразии фактов прошлого, увидеть их именно такими, какими они были…» (с. 4. Курсив мой.). Все это, заметьте, — о периоде горбачевской перестройки и первых лет существования демократической России, когда отечественные ученые получили возможность переосмыслить наследие историографии, десятилетиями принуждаемой обслуживать нужды тоталитарной системы.
К сожалению, в 1990-е сознание многих российских граждан было уже не так восприимчиво к новым идеям, относящимся к области гуманитарных знаний. Люди были заняты не этим — одни созданием первоначального капитала, другие поиском средств к существованию, то есть «своими делами». Потому и стереотипы мышления в отношении событий 1941–1945 годов оставались в основном прежними.