— На волю твою отдаются. Можешь гнать, а можешь и удавить. Теперь ты хозяин.
— Ответственный товарищ, — пробурчал я. — Доходчиво объяснил, что сенсация Родине не требуется.
— Что-то случилось? — настороженно спрашиваю у Любки.
— Из-под Твери я. А кто тут коренной, — философски спросил извозчик, — коли десять лет всего прошло с первого здания? Разве что раньше было две фанзы китаёз, так хазаки всех повыгоняли. Кто сопротивлялся — тех вообще в реке топили, за милую душу. Кто там станет разбираться — хунхуз-грабитель или просто мимо проходил? Враз кончат, если документа нет. Они с этим делом строгие. Раз цинский ампиратор сказал всем уходить, так нечего против власти бунтовать.
— Что-то мне подсказывает, — покраснев, сказала она, — что ты все прекрасно понял.
Джават моргнул и не посмел возразить: сам прекрасно знал, что нечего подкалывать. Тем более что Салах это и на свой счет принять мог. А что он этих разговоров не любит, рыжий еще с детства хорошо усвоил. Можешь нудеть сколько хочешь, но не вздумай трогать больное место. За такие вещи в казармах училища «темную» делали. Не любят там про родителей вспоминать. Слишком многие про своих отцов сказать ничего не способны, а иные и про матерей. Нередко, желая избавиться от лишнего или нежеланного ребенка, будущих гвардейцев подбрасывали к казармам. Потому и имена у многих давали в тринадцать лет официально, а фамилии вообще выдумывали уже в училище, при выходе в армию. А до того жили нередко и с кличкой, и не всегда приличной на слух. Имя и фамилию заслужить требуется. Кто ты по происхождению — никого не волновало. Кроме офицеров воспитанием с раннего детства занимались и имамы-саклавиты, и выходили из училища правоверные, не признающие никого, кроме Аллаха и своих воинских командиров.