— Не знаю, что тебе рассказывали, но вот православных мы как раз и не трогали, — нарочито обижаюсь. — Поляки — те да. Очень многим кисло было после войны. А не надо было австриякам задницу лизать. Перед венграми и то так не унижались. А ваших никто не трогал. В России всегда очень лояльно относились к христианским ортодоксам и прочим гонимым. Мы вообще, — иронично улыбаясь, заявил, — сектантов разных и национальные меньшинства любим. Уже почти полторы сотни лет как всеобщее равноправие. Разве что при Каганате на высшие государственные должности не назначали, так давно в Республике живем, и никаких проблем. Вон Царство Армянское какое отгрохали…
— Мы уже перешли на «ты»? — послушно заводя заглохший «форд», поинтересовалась она.
Я уже и лица забывать начал, а тут — как наяву. Божен погиб под Кенигсбергом в том же году зимой, Мишка пропал без вести в 1909 году, при отступлении. Долго еще надеялись, что в плен попал, но он так и не вернулся. И никто не нашелся, способный сказать, где он похоронен. Магомед под самый занавес выхаркал легкие, сожженные газовой атакой. Фариду ампутировали обе ноги выше колен, и он застрелился уже после войны, не желая просить милостыню. На пенсию в те времена могла прожить разве что мышь. Зарина погибла, вытаскивая из горящего санитарного поезда раненых. Дарина — от шальной пули, уже после войны. Я еще и потому домой возвращаться не люблю. Когда их родители дружески приветствуют, случайно встретив, а в голове у них: «Почему ты остался живой, а мой ребенок — нет?»
Занимательно, что еще и в нашем посольстве намеки делали и изображали большие глаза по поводу обиды канцлера и его окружения на русских. При чем тут вообще русские? Или не делайте открыто гадостей, или не обижайтесь, когда о них сообщают. Вот, положа руку на сердце, про меня в свое время могли нечто подобное написать? Еще как! И между прочим, и писали англичане, хотя и не лично про меня, а про работу Ярославской добровольческой бригады в ущелье между Чечней и Грузией… Ой, мама дорогая, уже забыл, как оно называлось. Короче, плевать хотели мы в тот момент на всяких писак, считая себя правыми, но фотографироваться на фоне сожженного аула — это ненормально. Таким не гордятся, и потомкам любоваться на трупы ни к чему.
— Не вставай, — придержав его, сказал. — Как тебя зовут?