И это тоже Русь, оглядевшись по сторонам, подумал Равиль.
— Я вроде не обязан докладывать, — пожав плечами, отперся я от претензий, — тружусь не покладая рук и ног в самой гуще народной, выясняя настроения немецкой улицы.
— Моя дочь, — гордо сказал собутыльник, — Любка.
«Ну не вполне так», — самокритично подумал, но не стал говорить вслух. С Австрийской войны не было такого зрелища. Единственное, что отсутствовало, — так русские советники. На кой они сдались, если вся армейская верхушка Иудеи прошла через наши училища и командные курсы, а летчики с танкистами обучались по той же программе, что и собственные, только еще более интенсивные тренировки прошли. Да еще и добровольцы набежали. Как легко их Салимов отпускал — никто бы и не мог заранее подумать. Единственное — ставили перед выбором: какое гражданство. Двойное у нас под запретом, а служба в чужих воинских частях приравнивается к преступлению. А тут… раз-два — и езжай куда угодно. В смысле, в определенную сторону.
— К лучшему, — твердо сказал Салах. — Не для него эта жизнь. Я для войны рожден и другой жизни не знаю и не хочу, ты тоже еще можешь стать хорошим солдатом, а он — нет. Ему бы учиться и профессию хорошую иметь. Среди войны это невозможно. Слишком умная голова, чтобы подставлять ее под пули. Вот ты знаешь, что такое геометрия и где она применяется?
За окном не переставало периодически бухать, и дальше мы уже продолжали под занимательные звуки.