Но в довершение всего — и это, пожалуй, еще хуже — ему придется всю оставшуюся жизнь слышать за спиной шепот соседей: «Это Ричард Джонсон. Его распутная женушка-итальянка сбежала с длинноволосым фотографом несколько лет назад». Вот что они скажут. Ричарду придется все это выносить. И дети тоже будут слышать насмешки со всех сторон, пока не уедут из Уинтерсета. Они тоже будут страдать. И возненавидят меня за это.
Франческа села за стол, поджав под себя ногу. Волосы ее растрепались, несколько прядей упали на глаза. Она откинула волосы назад, снова забрала их в хвост, заколов гребнем. Затем, спохватившись, поднялась снова, подошла к буфету, достала оттуда пепельницу и поставила на стол так, чтобы Роберту было удобно стряхивать пепел.
Я это произнес и посмотрел на него. Как только он услышал имя „Франческа“, посмотрел на меня, руками пригладил длиннющие седые волосы и закурил свой „Кэмэл“. Голубые глазищи уперлись мне прямо в зрачки.
Я не воспринимаю вещи такими, какие они есть, а стараюсь найти их суть. И вкладываю в эту работу всю душу. Пытаюсь отыскать скрытую поэзию образа. У журналов есть свой стиль и свои требования, и далеко не всегда они совпадают с моими. Откровенно говоря, почти никогда не совпадают. А издателей это раздражает. Думаю, журналисты просто потакают вкусам своих читателей, но мне-то хотелось, чтобы они время от времени бросали публике вызов, а не шли у нее на поводу. Периодически я высказываю им свое мнение, а они злятся.
Франческа чувствовала смертельную усталость, но боялась, что у Ричарда на уме секс, а на это она была сегодня просто не способна.
— Ферма Джонсонов… Привет, Мардж… Все отлично. В четверг вечером? — она принялась подсчитывать в уме: он сказал, что пробудет здесь неделю, приехал он вчера, сегодня только вторник. Солгать было легко.