И стал свет. Он обрушился на стрелка как молот — великий, первозданный свет. И сознание погибло, растворившись в сиянии. Но прежде чем это случилось, стрелок успел кое-что разглядеть — очень важное, исполненное глубокого смысла. Он отчаянно ухватился за это видение и погрузился в себя, ища убежища там, внутри, — пока этот пронзительный свет не ослепил его и не выжег разум.
— Давай не будем. Сейчас речь не о нем. Хотя, если ты будешь упрям и настойчив, ты узнаешь и больше. Только тебе не понравится, что ты узнаешь. То, что ранило тебя один раз, ранит и во второй. Это не начало. Это начало конца. Тебе бы стоило это запомнить… но ты все равно никогда не запомнишь.
— Я никогда никому не рассказываю о себе, — пробормотал стрелок.
Мужик, подбиравшийся к нему сзади, был уже на полпути к своей цели, когда стрелок увидел его отражение в зеркале. Почти совсем лысый мужик. Его рука судорожно сжимала рукоять огромного охотничьего ножа, прикрепленного к поясу на манер кобуры.
Корт тоже встал на колени и усмехнулся сквозь маску запекшейся крови. Они смотрели в глаза друг другу — и их опять разделяла черта, только теперь их позиции поменялись, и Корт был на той стороне, откуда пришел Роланд. Единственный зрячий глаз Корта бешено вращался в глазнице. Нос был расплющен и свернут в сторону, щеки превратились в сплошные лохмотья изодранной кожи.
— Может быть, скажем друг другу всю правду? — повторил он. — Поговорим, как мужчина с мужчиной. Не как друзья, но как равные. Это редкое предложение, Роланд, и его будут делать тебе нечасто. По моему скромному мнению, только равные говорят правду друг другу. Друзья и любимые, запутавшись в паутине взаимного долга, врут бесконечно. А это так утомляет!