Я чуть не назвал Джоко Стейнбергера. Нет, все-таки это не в его стиле. Он слишком себя любит и жалеет, нет ему дела до других художников. Конечно, на свете найдется масса людей, на меня разобиженных, и многие из них умеют рисовать. Не так хорошо, как Кристиана, но теперь уже ни в чем нельзя быть уверенным.
К тому моменту, как приехала Саманта, Макгрет уже вовсю храпел. Он постарел лет на двадцать. Она устало улыбнулась и прошептала «спасибо». Я кивнул и двинулся на выход.
— Хочу убедиться, что у него все в порядке.
Подошел лифт. Дверь с отвратительным скрежетом открылась и сложилась гармошкой. Мы поздоровались с лифтером Видалом, и тут у меня снова зазвонил телефон. На дисплее высветилось: «Кристиана Хальбьёрнсдоттир». Все правильно. Денек будет и вправду кошмарный.
Больше всего меня обеспокоило не многословие и косноязычие этого псевдо-художественного описания. Больше всего меня обеспокоило, что написал его я. За исключением двух первых и последнего предложений, текст был полностью скопирован из брошюры, которую я подготовил к открытию выставки.
С какой стати я перед ним оправдывался? Макгрет никого ни в чем не обвинял, уж точно не меня. Убийство случилось сорок лет назад. Меня тогда и на свете не было. Если, конечно, не верить в карму и переселение душ. Хотя как-то непохоже, чтобы Макгрет верил в такую ерунду. (Глядите-ка, я начал говорить прямо как суровые дядьки из детективов. Круто?)