Мы видались у Таксиля или в Отее. Могли бы и в берлоге Батая, но смешанная вонь, витавшая у него на квартире (дешевый алкоголь, нестираная одежда, прокисшие объедки), не располагала к частым посиделкам.
— То есть против вас же, монастырских? Ведь как раз у вас угодья, богатства?
о рецептах блюд, такой же данник первостатейного стола, как и наш Симонини. Симонини поведал ему секреты аньолотти «алла пьемонтезе», а тот ему в ответ — все тайны классической капонаты. Симонини ему о сыром мясе по способу Альбы, тот просто зверел на глазах! В ответ сам выкладывал что мог — о выделке марципана.
Ну и удовольствие иметь дело с таким. Выпалил ему несусветную цифру — пятьдесят тысяч франков, по случаю того, что информаторы обошлись мне очень дорого. — Многовато, — процедил Димитрий. — То есть многовато для меня. Попробуем поделить расходы. У нас крепкие связи с прусской тайной службой. В Пруссии тоже есть еврейский вопрос. Я уплачу вам двадцать пять тысяч франков золотом и дам вам позволение показать этот документ пруссакам. Договорюсь с ними сам. Пусть выплачивают вторую половину. Они, естественно, захотят получить оригинал, такой же, как вы сейчас передаете мне. Но насколько мне известно от Лагранжа, у вас талант размножать оригиналы. Тот, кто свяжется с вами, будет носить фамилию Штибер.
— Досточтимые слушатели, — продолжал он. — Если видите, что вас одурачили, лучшее, что можно сделать, это хохотать вместе со зрителями. Достоуважаемый аббат Гарнье (это он уже прямо к самому остервенелому из оппонентов), чем вы больше яритесь, тем смешнее это кажется публике.