По мере рассказывания у Гёдше все разгорались и разгорались его свинские глазки, текла слюна, он сам с собою смеялся на некоторые собственные выдумки. Как я понял — ждал от меня новых свежих сюжетцев о Чальдини, Ламармора и прочих пьемонтских генералах, а также, естественно, о гарибальдийцах. Но так как в его кругу принято за сведения платить, я не посчитал уместным выдавать ему так вот, забесплатно, интересные гарибальдийские фактики. К тому же о многих из тех, что я знал, предпочтительней было помолчать.
— Да. Хотя обещано было три тысячи. А две тысячи отхватил губернатор Генуи.
Я снял квартиру в Отее. Не хоромы, но пригодную для житья. Прямо у входа была типичная мещанская гостиная с диваном красного дерева в потертом утрехтском бархате. Шторы из бордовой парчи, часы с колонками на камине, по обе стороны от них — цветочные композиции под стеклянными колпаками. Зеркало, подзеркальник, натертый плиточный пол. Проходишь в комнату. Я мысленно отвел эту комнату Диане. Стены обиты муаровым серым шелком, пол покрыт широким с розами ковром. Занавески на окне и на кровати из одинаковой ткани, со сквозными фиолетовыми полосами, оживляющими колорит. Над кроватью печатная картинка с влюбленными пастушками. На стеллаже мозаиковые часы из искусственных камней. По бокам часов пухлявые амуры держали ирисовую гирлянду, она была канделябром.
— Превосходная мысль. Но когда эту глыбу бросят в топку — неизвестно. Это нас не устраивает. Требуется, чтобы все это рвануло не слишком рано и не слишком поздно. То есть не после отплытия и не перед прибытием. Чтобы не было наблюдателей. Пусть корабль пойдет ко дну в середине пути. Без каких бы то ни было свидетелей.
Назавтра он пришел с устройством, леденящим душу именно своей простотой. Несколько проводочков, часы-луковица… Как, этого достаточно, чтобы взлетело на воздух… Чтобы что угодно взлетело, гордо оборвал меня Гавиали.
Перед гильотиной Орсини написал императору слезное письмо, призывая встать на защиту единой Италии. Многие говорили, что это письмо подействовало на последующие решения Наполеона Третьего. — Поначалу считалось, что бомбы буду делать я, — пояснял подробности Гавиали, — совместно с группой моих друзей, которые, жаловаться грех, по части всякой взрывчатки мастаки. Но Орсини больше доверял иностранцам. Они, как принято считать, надежнее нашенских. Англичанин ему совсем голову заморочил. А его-то голова была совсем полна этим ртутным порошком. Гремучая ртуть в то время покупалась в Лондоне в любой аптеке — она употребляется для дагеротипов. Во Франции ею насыщают бумагу для «китайских конфеток», хлопушки, начнешь развертывать, она пукает, обхохочешься. Беда в том, что бомба с инициирующим взрывчатым веществом мало чем полезна, если только она не попадает прямо в цель. А бомба с черным порохом создала бы много крупных осколков металла. Они поразили бы площадку радиусом в десять метров. Бомбы же на гремучей ртути крошатся моментально и убивают только тех, на кого прямо попали. Тогда уж лучше пистолетная пуля. Куда влетит, туда влетит.