Охотник прежде всего снял ножом шипы. Удалив затем кожицу, он нарезал кактус толстыми ломтями и покрыл ими воспаленную полосу на теле Фелима, после чего перевязал пострадавшего чистой тряпкой, приготовленной мустангером. Воспаление было вызвано не тем, что тысяченожка просто проползла, как думал Зеб, а тем, что она искусала спящего гальвейца своими ядовитыми челюстями.
— Ты мой двоюродный брат, — продолжала креолка тоном, резко отличавшимся от того шутливого, которым она начала беседу, — только двоюродный брат, капитан Кассий Кольхаун, и больше ничего. И не пытайся, пожалуйста, быть моим советчиком. Только с одним человеком я считаю своим долгом советоваться и выслушивать его упреки. А поэтому прошу тебя, мастер Каш, оставь меня в покое. Я никому не хочу давать отчет в своих мыслях и поступках до тех пор, пока не найду человека, который будет этого достоин. Но не тебе быть моим избранником!
Впервые дикая лошадь испытала подобное оскорбление. Пронзительное, злобное ржанье выразило явный протест против посягательства на ее свободу.
— Перестань реветь, проклятый дурень! — закричал Зеб. — Одного твоего воя достаточно, чтобы душа рассталась с телом. Он такой же мертвый, как и ты, — это обморок. Судя по тому, как он расправлялся со мной, по-видимому тут ничего серьезного нет.
Наступила полнейшая тишина. Люди не двигались с места, отчасти опасаясь принять вызов, отчасти из уважения к мужеству и великодушию охотника. Зеб Стумп, пользуясь благоприятным моментом, продолжал настаивать на своем.
Хозяин таверны, зная, кто она, отвечал на вопросы с большой предупредительностью.