Была полночь, когда капитан поднялся на крышу гасиенды и спокойно курил там сигару. В этот момент у него, повидимому, не было особенного повода для беспокойства. Раны, нанесенные ему мустангером, уже зажили; правда, воспоминания о поражении все еще мучили его, но горечь этих воспоминаний за последнее время несколько сглаживалась мыслью о скорой мести.