Груды бревен и мусора на месте сараев и избы, в одном месте уже мелькают язычки пламени — от потерянного факела или разлитого зажигательного состава начинается пожар. Быстро раскидал обломки, затоптал огонь ногами, засыпал землей, вывороченной лапой бурдюка. Затем начал разбирать завал — если не ошибаюсь, в последний раз видел горбуна где-то здесь.
— Теперь — да, как тут не поверить. Только не предавала нас Йена. Она… она хорошая была — честная. Опоганили ее тогда, по зиме, а мы не поняли этого… Наш промах… Сам не пойму, как такое получилось, — никогда не видел подобного. Как же хитро все им удалось… Это что ж выходит?! Нападение на священника было задумано только ради нее?!
Лишь покончив с ней, поднял голову, разглядывая то, на что обратил внимание еще по пути к ручью. На плоской скальной поверхности светлел простенький символ — диагональный крестик. Будто клеточка лотерейного билета перечеркнута. Размер изображения впечатлял — в три моих охвата. Неизвестный «художник» не пожалел времени, выбив в камне две пересекающиеся бороздки. Сделано это было давненько — на линиях уже расплодились пятна лишайника.
Я это просто чувствовал, знал, понимал, и выть хотелось от такого знания. Это конец — я начал разрушаться всерьез. Это не короткий приступ с временным потемнением в глазах — теперь потемнение не уйдет. Это серьезно. Это распад. Сегодня я потерял зрение, а завтра проснусь слюнявым идиотом.
Ничего хорошего мне не светит, и оставаться с этими людьми смысла нет. Я не их человек, я засланный из другого мира. Мне поневоле приходится о своей пользе заботиться, а не о чужой. Вынужденный эгоизм. Уходить надо — извините, но с этой минуты наши дороги разойдутся.