― Молчи, дура, а то назначим вдовой Ленина Фотиеву или Стасову.
— Третья: болят почки, а я на всех торжествах и банкетах должен пить целыми фужерами первый тост за товарища Сталина. Разрешите мне не пить.
На одной из вечеринок во второй половине 30-х годов Сталин задал тему для беседы: каково наивысшее наслаждение для мужчины?
— Не расстраивайся! Мы тебя в обиду не дадим! Я поговорю с Климом, с Анастасом, мы все за тебя заступимся, и все будет в порядке.
— Теперь вы говорите о репрессиях. А что же вы молчали, когда мы проводили коллективизацию, во время которой было репрессировано и погибло два миллиона человек?
Перед лицом апокалипсиса человечество оказывается в пограничной ситуации ― между жизнью и смертью. Это и есть час истины. Как писал Достоевский в записных тетрадях, «бытие только тогда и есть, когда ему грозит небытие. Бытие только тогда и начинает быть, когда ему грозит небытие». Сколько часов или веков будет длиться это состояние ― не нам знать, однако будем же ценить каждый миг нашего бытия, начавшего быть. Чтобы жить, нам надо стать другими. Можно назвать это новым мышлением, можно ― приоритетом общечеловеческих ценностей, однако ясно, что по-старому, по-сталински жить больше нельзя: от этого неразумия погибает мир.