Андрей никогда о себе ничего не рассказывал. Даже когда мы жили вместе и он болел, а больные всегда разговорчивее, чем здоровые, и любят поговорить о себе. Даже когда я просила и спрашивала. Не отвечал. Или молчал, или отшучивался, или переводил разговор на другую тему.
– Лилечка, ты дурында, – только и смог сквозь истерические спазмы хохота сказать Маркуша.
– Лен, какой из тебя корректор? Ты же запятые никогда не могла расставить правильно, – иногда беззлобно шутила я. Это было чистой правдой – синтаксис Лене не давался. Она не чувствовала дыхания предложения, не могла уловить на слух, не интуичила. Правила знала назубок, но в сложных случаях терялась и паниковала. Особенно когда речь шла об авторской пунктуации. Но работала, ставила запятые, исправляла.
– Не обязательно к этой. Возможно, к другой. К той, что позволит ему жить так, как он хочет.
Андрей хмыкнул, вытер кровь и ушел. У его однокурсницы, которая давно смотрела на него влюбленными глазами, родители жили за границей. Андрею она никогда не нравилась – толстая прыщавая девица. Но в тот момент она была лучшим вариантом. Он покидал в сумку вещи и уехал.
Люська приехала и бросила конверт с деньгами в почтовый ящик. Ее трясло. Такой злости она не испытывала никогда в жизни.