Я вышла. Мне было противно смотреть и слушать, как Галина Викторовна вытирает лицо чужим платком, сморкается и подвывает.
– Видеть тебя не могу. Пошел вон, – сказал отец.
Рассказать про другое хотела. Опять отвлеклась.
Мне было все равно. Хотелось побыть одной – никого не видеть, ни с кем не разговаривать. Мне было так больно, что я задыхалась и все время ходила в полуобморочном состоянии. Я падала в обмороки, достаточно часто. Приходила в себя то на полу в коридоре, то на кухне. Но мамы не было. Очень быстро я начала себя контролировать и при первых признаках слабости садилась на диван, где на тумбочке всегда стоял сладкий крепкий чай и лежало мокрое полотенце. Мама бы давно отправила меня на обследование, но я знала, что скажут врачи, – стресс. Двойной. Я потеряла маму и Андрея. Умирала от двойного горя. Принято говорить – «умираю от любви», но никто не умер. А от горя умирают многие. От невыносимой тоски, от одиночества.
Про Люськин грех я все знала и тогда ее поддержала. Ответственность была и на мне.
Он улыбался и засовывал шнурок за край ботинка. Так и ходил. Как мама могла это узнать? Никак.