— А не я съел идею? Это хорошо. У вас есть маленький ум. Только вы дразните, а я горжусь.
Он ужасно бледнел; вдруг он ударил изо всей силы кулаком по столу.
— Цель? Да тогда никто, может, и не захочет жить?
Конечно, «странный», но во всем этом было чрезвычайно много неясного. Тут что-то подразумевалось. Я решительно не верил этому изданию; потом это глупое письмо, но в котором слишком ясно предлагался какой-то донос «по документам» и о чем все они промолчали, а говорили совсем о другом; наконец, эта типография и внезапный уход Шатова именно потому, что заговорили о типографии. Всё это навело меня на мысль, что тут еще прежде меня что-то произошло и о чем я не знаю; что, стало быть, я лишний и что всё это не мое дело. Да и пора было уходить, довольно было для первого визита. Я подошел, откланяться Лизавете Николаевне.
— Э, черт! — озлился вдруг Петр Степанович, — да он еще и не подписал! что ж вы глаза-то выпучили, подписывайте!
— Мне только одно очень скверно, что в ту минуту будет подле меня гадина, как вы.