— Нет, не отложил бы! Ни за что бы не отложил! — с каким-то ужасно нелепым жаром проговорил, весь задвигавшись, Виргинский.
— Это пусть, я очень рад рассмешить. Я всегда рад, если могу угодить.
— Те-те-те, — догадался наконец совсем Лембке, — то-то я думаю: прокламация — это понятно, а стихи за чем?
Доктор с треском захохотал. За ним многие, и уже на этот раз в глаза доктору, который этого не приметил и ужасно был доволен, что все смеются.
— Ого, ровно два, — посмотрел на часы Петр Степанович и закурил папиросу.
— Не позволите ли, милостивый господин, зонтиком вашим заодно позаимствоваться?