— Я вас уже просил, прошу вас еще: все слова ваши будут излишни… да и вообще все наше объяснение начинает быть невыносимым.
— А что, если это и в самом деле кто-нибудь хочет действительно донести?
— Боже, сколько чужих слов! Затверженные уроки! И на вас уже надели они свой мундир! Вы тоже в радости, вы тоже на солнце; chère, chère, за какое чечевичное варево* продали вы им вашу свободу!
— Не из слов ли этого фальшивого, порочного молодого человека, которого вы сами подозреваете? Он вас победил льстивыми похвалами вашему таланту в литературе.
— О, Кармазинов, quelle honte! Я сгорела, сгорела со стыда за нашу публику!
— Не смейте мне делать такие замечания! Правда ли, что смерть эту можно отнести к злодейству… этих людей?