— Пойду, — тихим и смиренным голосом проговорил князь.
— Как это грязно! — вскричала Настасья Филипповна.
— Надо иметь снисхождение, — пробормотала Варя.
— Не остри, пожалуйста! — вскричала генеральша. — Не он польстил, а я польщена.
— Жестокая! да, жестокая! — подхватила вдруг Аглая. — Дрянная! Избалованная! Скажите это папаше. Ах, да ведь он тут. Папа, вы тут? Слышите! — рассмеялась она сквозь слезы.
— Этот листок, в золотой рамке, под стеклом, всю жизнь провисел у сестры моей в гостиной, на самом видном месте, до самой смерти ее — умерла в родах; где он теперь — не знаю… но… ах, боже мой! Уже два часа! Как задержал я вас, князь! Это непростительно.