— Ну да, во-вторых? (Раскольников всё еще задыхался).
— Довольно, маменька, — сказал Раскольников, глубоко раскаиваясь, что вздумал прийти.
Он хотел было налить, но уже нечего было. Полуштоф был пустой.
— Опять спать! — вскричала Настасья, — да ты болен, что ль?
— Извольте, извольте. Ваша сестрица, Авдотья Романовна, за господина Лужина выходит, Петра Петровича?
— Нет, нет, это ужасный человек! Ужаснее я ничего и представить не могу, — чуть не с содроганием ответила Дуня, нахмурила брови и задумалась.