Он хотел было улыбнуться, но что-то бессильное и недоконченное сказалось в его бледной улыбке. Он склонил голову и закрыл руками лицо.
«Недели через три на седьмую версту, милости просим!* Я, кажется, сам там буду, если еще хуже не будет», — бормотал он про себя.
— Потом, после, — проговорил Раскольников, отмахиваясь брюзгливо.
— Что ж вы стоите? Сядьте, — проговорил он вдруг переменившимся, тихим и ласковым голосом.
— Очень может быть, — холодно ответил Раскольников.
Он шел дорогой тихо и степенно, не торопясь, чтобы не подать каких подозрений. Мало глядел он на прохожих, даже старался совсем не глядеть на лица и быть как можно неприметнее. Тут вспомнилась ему его шляпа. «Боже мой! И деньги были третьего дня, и не мог переменить на фуражку!» Проклятие вырвалось из души его.