Часто он рассказывал о профессоре Фентоне, который содержал цирк в Квинсленде и щеголял нафабренными усами. Профессор носил белую шелковую рубашку, подпоясанную красным кушаком, и умел делать бичом двойную сиднейскую петлю. Отец тоже умел хлопать бичом, но ему было далеко до профессора Фентона.
— Он же потухший, — сказал Стив с присущим ему чувством противоречия.
Вопросы не показались мне особенно трудными, но когда потом, покидая класс, я сравнил свои ответы с ответами Вильяма, то решил, что сделал все неправильно, поскольку у Фостера было по-другому.
— Вы умеете ездить верхом? — спросил я, почувствовав уважение к его огромному росту.
Он привстал, наклонился, подобрал вожжи и посмотрел вперед — туда, где в сотне ярдов от нас дорога выходила на шоссе у мостика через канаву. Дальше дорога опять ответвлялась от шоссе, но проехать по мостику мог только один.
Стены гостиной были увешаны фотографиями в рамках. Рамки были разные: из ракушек, из обтянутого бархатом дерева, металлические, а одна даже из пробок. Тут были и продолговатые рамки, вмещавшие несколько фотографий, и большие резные рамки, в одной из которых был снимок бородатого мужчины свирепого вида, опиравшегося на маленький столик перед водопадом. Это был дедушка Маршалл. На другой фотографии в большой рамке были старая дама в черной кружевной шали, сидевшая в неестественной позе на скамье в беседке из роз, и худой мужчина в узеньких брюках — он стоял позади, положив руку ей на плечо, и с суровым видом глядел на фотографа.