Продавленное кресло, бардачок, заляпанное снаружи лобовое стекло с замершим на полпути дворником, безжизненная приборная панель. Все грязное и влажное.
Та взяла бутылку обеими руками, с трудом подняла, поднесла к губам и забулькала. Напившись, вернула брату.
Промокшие ноги замерзли, но холод ощущался как-то приглушенно, не напрягал. Напрягало то, что в висках пульсировала боль, и в голове не было ни единой ясной мысли.
Я проследил за направлением его взгляда. Ничего нового: потрескавшийся асфальт, через который пробивается трава, кусты, разросшиеся во всю обочину, автобусная остановка.
Я поморгал, отгоняя от себя чужие мысли. Будто не сам думал, а частичка Бориса, поселившаяся где-то глубоко внутри, нашептывала.
Я вздрогнул. Сердце заухало, как поршень в моторе. Что-то удержало меня от резкого движения. Будто почувствовал: нет, нельзя дергаться, иначе он моментально нападет.