Я пригляделся, все еще щурясь с непривычки.
— Пасечник, — эхом повторил я, расшнуровывая промокшие ботинки и садясь на рюкзак. — Почему Пасечник?
— Андрей, — отозвался он. — Послушник я. А ты?
Мамы больше нет. От этого теперь не бросало ни в истерику, ни в ступор. Понимание отупляло.
— Будете делать, что скажу, — быстро проговорил бывший перевозчик чужих ценностей, — будете жить. Если кто-то станет выёживаться, пристрелю.
— И что ты готов дать людям? Ради чего поход?