За деревьями темнел облезлый силуэт музея Дарвина. Серый кинул на него мечтательный взгляд, словно его с этим зданием связывало что-то большее, чем воспоминание об экспозиции каюты на «Бигле», и уставился себе под ноги.
На Алексея Ивановича Мишка посмотрел так, словно тот был недоразумением, вставшим у него на дороге.
— Выборка из трех человек — это сильно, — не утерпел я.
Мишка состроил рожу, будто хотел добавить: «ну и тупой же ты, Иваныч». Но вслух этого не сказал, ограничившись мимикой.
— Не по-божески? — злость рванула-таки наружу, сметая все преграды. — А кладбище курочить — это по-божески? О чем вы говорите, святой отец? Словом покойников обидеть боитесь, когда мы тут делом и мертвых и живых приложили!
Было в этой парочке что-то потустороннее. Словно они все еще жили там, в минувшем, за невидимой гранью, преломившей время. Вот, идут вроде бы рядом, разговаривают, а протяни руку и поймаешь воздух, потому что между нами — десятилетия…