Сердце бешено ухало, отзываясь эхом в висках, поджилки тряслись, в носу щипало от гари, а пальцы все еще судорожно сжимали ремень брата.
Нас ждали. Скорее всего, они тоже пробовали перебраться через мост, и у них тоже не получалось. А когда прикатился барабан с кабелем, устроили засаду и терпеливо выжидали. Судя по тому, как проходила стена, эти люди оказались заперты между золотым свечением и рекой, из которой, по-видимому, тоже никто не возвращался. Они проснулись в загоне — на узкой набережной, между мертвыми автомобилями, редкими обветшалыми строениями и бесполезными зарослями.
Мы, как заведенные, бежали через прохладную мглу, из которой то и дело возникали силуэты машин и проросших сквозь асфальт деревьев. Бежали, не слыша щебета пробуждающихся птиц, поскрипывающих под собственной тяжестью сосен, далеких голосов впереди.
В ушах до сих пор звучало эхо выстрела. Перед глазами все еще стоял звериный оскал Бориса. От куртки пахло пороховой гарью и сырой землей…
Сквозь боль и грохот в висках снова заметались обрывки воспоминаний. Ослепительный первозданный свет, бьющий сквозь сомкнутые веки. Тьма, ударившая после света. Оклик. Удар. Всё.
— Тихо ты, — поднял руку Женя. — Кажись, и впрямь кто-то идет. — Он встал и крикнул в темноту: — А ну стой! Стрелять буду!