После этого необходимого вступления можно начать рассказ о том, почему на Луне нет и не могло быть до сих пор советских космонавтов.
Биограф далее пишет, что Феоктистов ответил: «Не боюсь». Но это уже неважно (хотя наиболее вероятно, что таков и был ответ). Важен вопрос «железного» Королева, обращенный к единственному космонавту, вполне сведущему в конструкции аппарата, — Феоктистову: «Не боишься лететь? Шар-то стукнулся». Ни до, ни после этого Королев не обращался к подчиненным с такими робкими вопросами.
Первые испытания небольшой ракеты собственной конструкции Королев провел в том же Капустином Яре уже в конце 1947 года. Они были успешны, и вся конструкторская группа удостоилась наград. Разумеется, наградили и Чаломея. Воспользовавшись удобным случаем, деятельный руководитель института добился правительственного постановления о строительстве нового, более обширного ракетодрома в Средней Азии.
Вокруг меня сейчас же собралась толпа, потребовали переводить. Я с большим трудом стал пересказывать длинное сообщение корреспондента «Дейли уоркер» Денниса Огдена из… Москвы.
С развитием космических событий работы у Крошкина, естественно, все прибавлялось, и вскоре у него появился сотрудник, некто Хлупов. Потом еще один, еще… Скоро это уже было целое учреждение — только без названия. Часто туда приходилось писать письма: направлять на просмотр статьи, отвечать на запросы об авторах и источниках и так далее. В таких случаях письма адресовали так: «В Советский комитет МГГ (Международного Геофизического года). Тов. Крошкину».
Мне не нужно напоминать здесь, какое впечатление произвел на Западе первый русский спутник. Скажу лишь, что эффект превзошел даже все ожидания самих советских руководителей. Реакция Запада оказалась гораздо сильнее, чем впечатление внутри страны. И это нетрудно объяснить.