Я видел перед собой другое: еще одну (сколько их еще?) форму проявления несгибаемого человеческого мужества. Сквозь сугубо прозаические слова о тягах, расходах, количествах повторных включений передо мной в полный рост вставал внутренний облик человека, творчески нацеленного на всю жизнь в одном определенном направлении. В этом направлении он и шел. Шел вопреки любым препятствиям и с демонстративным пренебрежением (по крайней мере, внешним) ко всем невзгодам, которые преподнесла ему недобрая судьба.
За считанные минуты пребывания в космическом пространстве скафандр Леонова сильно раздуло. Это действовал так называемый «эффект футбольной камеры», правильно предсказанный ранее английскими специалистами и принятый во внимание американцами. Если бы не исключительная ловкость Алексея Леонова, он ни за что не сумел бы втиснуться в шлюз. Как уже сказано, на тренировках он выполнял это за одну минуту с закрытыми глазами. Теперь, с открытыми, он влезал восемь минут, все время сообщая в микрофон: «Не могу… Не могу… Опять не получается… Ну-ка еще раз… Нет, опять не вхожу… Не могу!» Когда Леонов все-таки втиснулся в люк, он закричал «Ура!» и длинно, облегченно выругался.
Вам теперь, я думаю, ясно, что я испытывал, беседуя с издателем в Лондоне. Ведь программа «Джемини» была американцами уже выполнена, а Советским Союзом еще не начата; подготовка к программе «Аполлон» шла в США полным ходом, а мои советские друзья-ученые не могли даже мечтать о том, чтобы начать планировать какую-нибудь программу в этом роде. И в то же время никакие мои доводы не могли убедить издателя: он продолжал твердо верить, что русские все равно прилетят на Луну первыми!
Так в Советском Союзе рассуждают (про себя, конечно) абсолютно все руководители промышленных предприятий. Ни один из них не станет по собственной инициативе ломать налаженное дело, чтобы вводить даже очень соблазнительное усовершенствование. Изобретатели — самые несчастные люди в Советском Союзе. Их официально положено поддерживать, но на деле их ненавидят, потому что они вечно требуют внедрения своих работ. Новое появляется на советских заводах только под нажимом сверху, а пока такого прямого нажима нет — любая инициатива снизу подавляется под всевозможными предлогами, вплоть до личного шельмования изобретателей, до кампаний клеветы и гонений на них.
Зная об американском проекте «Аполлон», — в 1965 году проект был уже опубликован со всеми подробностями — Королев видел для СССР единственную альтернативу в постройке орбитальных станций. На выполнение такого плана можно было, по крайней мере, питать реальные надежды. Пока, однако, даже этим скромным надеждам Сергея Королева осуществиться было не дано.
Здание, отгороженное от мира высоким глухим забором, — немного отступя от шоссе, возле завода «Нефтегаз». Внутри — чертежные залы, лаборатории и жилые помещения. Все — и заключенные и надзиратели — одеты в приличные шевиотовые костюмы и рубашки с галстуками. Работают двенадцать часов в день, иногда и дольше (после окончания войны официальный рабочий день в спецтюрьмах был сокращен до девяти часов). Разговоры между заключенными допускаются исключительно на служебные темы. Кормят трижды в день в общей столовой, причем и количество и качество пищи не сравнимо с тюремным или лагерным рационом — гораздо больше, лучше, вкуснее, — хотя, с другой стороны, намного хуже, скажем, английского тюремного меню. Живут заключенные по-разному, в зависимости от «ранга» — иерархичность советского общества остается и там. Наиболее «важные» имеют отдельные комнаты, другие живут по три-четыре человека, третьи — в больших общежитиях. Но все равно: у каждого отдельная койка, а не двухэтажные «вагонки» как в лагерях и тем более не нары «впокат» как в тюрьмах. Есть библиотека с художественной литературой, есть ларек, где на заработанные или полученные по переводу деньги можно покупать дополнительную еду, мыло, сигареты нескольких сортов.