— Может быть, — вздохнул Бродус. — Так мы-то не Индаин освобождать будем, а Эйд-Мер. Нам от такого пополнения легче не станет!
— Чего уставился? — зло бросил Свач. — Вперед смотри, парень! Никак салмы колдовать начали? Они бы еще цветочками холм засадили!
— У меня ничего нет, — вздохнул Саш. — Я бы мантию ей отдал, да только… холодная она. От стрел защищает, беду вроде бы отводит, а холод от нее так и пробирает.
— Я отвечу тебе, парень. Тебе только кажется, что время остановилось. Оно течет быстрее, чем обычно. Оно убыстряется с каждым мгновением. Слушай меня. Стремление быть первым сродни стремлению сделать кого-то если не последним, то вторым. Стремление быть лучшим не имеет ничего общего со стремлением быть лучше. Тот, кто идет к цели, порой не замечает дороги, неба над головой, элбанов, которые встречаются ему на пути. Он забывает, что Элом дарована не возможность добраться куда-то, а отрезок нитки времени. И если времени Элом ему отмерено много, а его цель кажется ему великой, то и замечает он все меньше и меньше. С вершины величия нелегко разглядеть камешки у собственного подножия. И даже камнепады, которые их создают. Можно забыть на лигу лет о том, кого ты называл другом, а затем предал и обрек на страдания, чтобы потом возненавидеть его за глупый поступок, продиктованный обидой. Можно все. Тебе кажется, что можно все… И когда ты начинаешь думать так, ничто уже не спасет тебя. Когда верный дворецкий, которому ты подарил вечную жизнь, подает тебе терпкое питье, ты с вершины своего могущества не можешь разглядеть ни хитрости, ни предательства. Ты пробуешь дивное вино и даже не удивляешься, что странная усталость наваливается на тебя. Ты паришь слишком высоко, чтобы предположить, что у тебя могут быть враги. Но тот, кто забирается высоко, и падать вынужден с высоты.
Дан похолодел. Перед глазами встало тело Лукуса, пронзенное ледяными иглами.
— Стаки, Мякинус, Крафк, Аенор, Сибла, — зачастил Баюл, потом махнул рукой и поспешно отвернулся к котлу.