Мальчишка обнял пса, чувствуя напряженные, окаменевшие мышцы, и зашептал, заговорил ему в ухо какие-то слова, просьбы, начал рассказывать о себе, о об отце, о матери, о старике Труке, о тетушке Анде. И постепенно пес успокоился. Опустился на палубу, повернул морду и лизнул Дана в лицо.
Вся казна была шесть на шесть шагов. Друзья стояли у стены, а толстяк принимал монеты, утомительно долго обнюхивал каждую, пробовал на зуб, чертил что-то на замасленной деревяшке и в довершение гремел замками тяжелых сундуков.
— Эй! — опомнился самый рослый из егерей. — Не нас ли ты имеешь в виду, однорукий урод?
— Ну уж с немалым, — смутился Баюл. — Просто повар меня вспомнил, уж очень он был благодарен за рецепт тех булочек!
— Я не о городишке, — отмахнулся Баюл. — Как тебе крепость?
— Может быть, ты подскажешь еще, что там за элбанка стоит в центре верхней площадки? — оглянулся от одной из бойниц Сикис.