Многих, о ком я пишу в этой книжке, уже нет. Для меня самое страшное — что нет Кольки (моего Коленьки). Часто думаю — увидимся мы еще или нет? Так хочется увидеться. И извиниться. Перед ним, перед родителями, перед другими…
— А деньги? У меня ни копейки не осталось.
Так гроб и прижился у Тамаза. Тамаз накрывал его, и гости садились вокруг по-турецки — отличный стол! Восемь человек спокойно помещались: шесть по краям и двое у торцов. А когда кто-нибудь приезжал к Тамазу из Тбилиси, он уступал гостю свой диван, а сам уютно устраивался в гробу.
— Какое там! Не только закрыли, но даже пошел слух, что меня посадили.
— По Петербургу Достоевского гуляю, — сказал я и пошел в комнату работать дальше.
— Она и в детстве такая же остроумная была, — радостно объяснил Алекс окружающим.